О минутах, пожалуй, самых горьких
О минутах, пожалуй, самых горьких
Вот и все…
Мы оставили Севастополь. Мы, истребители, улетаем на самолете Ли-2, транспортной тихоходной машине.
Рядом со мной — Яша Макеев. В лице лейтенанта есть что-то восточное, монгольское. Только курносый нос выдает в нем природного русака. Смелый до дерзости Яша был верным товарищем в севастопольском небе. Последний вылет мы сделали вместе, штурмовали уже занятый немцами Константиновский равелин.
Смотрю на пилотов. Да, немного осталось нас, поднявшихся с мыса Херсонес! Многих оставили там, в рыжей от крови, изрытой металлом земле.
Там же оставили «яки». Искалеченные, избитые в воздушных боях самолеты. Они отвоевали свое. Даже казалось странным, что эти, в огромных пробоинах крылья и фюзеляжи, в рваных ранах рули совсем недавно поддерживал воздух, поющий за плексигласом кабины.
Улетая, мы не теряли веры в победу, не пали духом. Знали, что пока хоть один советский человек будет дышать, страна будет бороться. Но слишком много значил для нас Севастополь, и, когда силуэт Херсонесского мыса подернулся дымкой и я, обернувшись, не увидел уже ничего, кроме багрового пламени над оставленным городом, сердце сжалось от боли. Севастополь был частицей нашей души.
Прости, Севастополь!
Простите нас, побратимы, что остались в земле Севастополя!
Не завидуйте нам, оставившим город. Нам, на чью долю выпали эти часы и минуты кошмара…
Всё… Ни Херсонеса, ни зарева больше не видно…
Машина идет над водой. И море, обычно спокойное в этот месяц, катит сегодня гривастые волны, грозно клокочет, будто разделяет и боль нашу, и ненависть.
Смотрю на Яшу Макеева: хмурый, задумчивый. Наверное, все мы сейчас выглядим одинаково.
Мысленно ругаю себя: ничего себе, хорош командир, распустил нервы. Кричу товарищу в ухо:
— Яшка-а! Выше нос! Мы еще вернемся! Мы еще покажем этим гадам!
Яша повернулся ко мне. Пытается улыбнуться. Но вместо улыбки выходит гримаса.
Подходим к аэродрому. Не делая круга, летчик с ходу идет на посадку. Садится. Открывается дверь, и мы спускаемся вниз, на землю.
Вокруг тишина. Звонкая, непривычная. Кажется удивительно странным, что небо не рассекают трассы пуль и снарядов, что не слышно рева моторов «юнкерсов» и грохота бомб, что не дыбится от взрывов земля.
Замечаю, на кусте сидят какие-то птицы. Недоуменно прислушиваюсь: поют. Поют! Подхожу ближе — птицы вспархивают, улетают. На Херсонесе птиц не было. Это я точно знал.
Летчики садятся прямо на землю. Молчат. Без слов ясно: мыслями они там, в Севастополе.
Подходят механики, техники местного аэродрома.
— Друг, нет ли свежей газеты, — нарушает молчание Яша, обращаясь к подошедшему технику, рослому, вихрастому парню.
— Держи!
Читаем: «Только за последние 25 дней боев гитлеровцы потеряли на подступах к Севастополю до 150 тысяч солдат и офицеров, 250 танков, 250 орудий. 300 самолетов…».
Самолеты — это по нашей части.
«Правда». Последние дни мы не видели ее.
Бегут перед глазами строчки: «Подвиги севастопольцев, их беззаветное мужество, самоотверженность, ярость в борьбе с врагом будут жить в веках. Их увенчает бессмертная слава…»
Наверное, думаю я, все это так. Но о Севастополе уже говорится в прошедшем времени…
Глаза ищут сводку Совинформбюро.
«На Севастопольском участке фронта наши войска вели ожесточенные рукопашные бои с противником на окраине города…»
Вели… Сейчас, наверное, боев уже нет. Разве что разрозненные группы пытаются пробиться к партизанам.
Так военная судьба забросила нас на Кавказ.
Шло 5 июля 1942 года.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
Я, пожалуй, рад безлюдью
Я, пожалуй, рад безлюдью Я, пожалуй, рад безлюдью. Пусть никто, кроме меня, Не встречает ветер грудью Без костра и без огня. Я, пожалуй, рад молчанью Птиц, безмолвных в том краю, Пусть молчание лучами Освещает жизнь мою. Чтоб у печки и у свечки Проходили дни мои, След у
Вот, пожалуй, и все…
Вот, пожалуй, и все… Я вовсе не собирался уходить в отставку. Я все еще надеялся на то, что президент осознает, что совершил ошибку, запрещая печатать этот ничего не изменивший и никому, в сущности, не мешавший доклад.Но Лукашенко слишком хорошо знал, чего именно хочет.В
НА САМЫХ ВЕРХАХ
НА САМЫХ ВЕРХАХ Мои отношения с Успенским если и были лишены некоторых человеческих черточек, то во всяком случае нехваткой оригинальности никак не страдали. Из положения заключенного и каторжника я одним мановением начальственных рук был перенесен в положение
О двух самых «умных» подводниках
О двух самых «умных» подводниках Приказом по флоту от 1 января 1900 г. я был назначен заведовать Опытовым бассейном.Приняв бассейн, я увидел в нем малую подводную лодку. Старший помощник мой доложил мне, что это лодка пензенского помещика Пукалова, стоит в бассейне уже более
СЕМЬ ГОРЬКИХ ЛЕТ. РАБИДА
СЕМЬ ГОРЬКИХ ЛЕТ. РАБИДА За Геркулесовыми столпами испанский берег круто поворачивает к северу, а затем отклоняется на запад, образуя широкий Кадисский залив. На десятки миль тянутся сыпучие дюны, там и здесь к Морю-Океану выходят соленые болота. Места эти печальные, за
« СМЕРТЬ САМЫХ ЛУЧШИХ НАМЕЧАЕТ..»
« СМЕРТЬ САМЫХ ЛУЧШИХ НАМЕЧАЕТ..»
ОТ МОСКВЫ ДО САМЫХ ДО ОКРАИН…
ОТ МОСКВЫ ДО САМЫХ ДО ОКРАИН… "Бриллиантовая рука" входит в число самых любимых и нестареющих фильмов отечественного кинематографа. Достаточно сказать, что по опросу телезрителей, проведенному каналом РТР в 1995 году (к 100-летию кино), именно этот фильм был назван лучшей
От Чечни до самых до окраин
От Чечни до самых до окраин С концертами я объездил всю Россию. Побывал и в Чечне. Об этом очень много писали. Я был там много раз. В первый раз меня пригласили в Чечню выступить на стадионе. Это был концерт, в котором принимали участие артисты российской эстрады. Я вел
ОТ МОСКВЫ ДО САМЫХ ДО ОКРАИН…
ОТ МОСКВЫ ДО САМЫХ ДО ОКРАИН… "Бриллиантовая рука" входит в число самых любимых и нестареющих фильмов отечественного кинематографа. Достаточно сказать, что по опросу телезрителей, проведенному каналом РТР в 1995 году (к 100-летию кино), именно этот фильм был назван лучшей
Знаменитый советский художник-карикатурист Борис Ефимов в своей книге «Десять десятилетий» писал: «Я дружил со многими выдающимися женщинами нашей страны и даже среди самых-самых Раневская занимает особое место, я бы сказал особую нишу».
Знаменитый советский художник-карикатурист Борис Ефимов в своей книге «Десять десятилетий» писал: «Я дружил со многими выдающимися женщинами нашей страны и даже среди самых-самых Раневская занимает особое место, я бы сказал особую нишу». В отличие от многих других людей
Пожалуй, ни с кем больше у Раневской не было таких странных отношений, как с Юрием Завадским.
Пожалуй, ни с кем больше у Раневской не было таких странных отношений, как с Юрием Завадским. Она три раза работала под его руководством: в 1933–1939 в Центральном театре Красной армии, в 1949–1955 в Театре имени Моссовета и наконец с 1963 года вернулась в этот же театр, где и
В ТРЕХ МИНУТАХ ОТ ЗИМНЕГО
В ТРЕХ МИНУТАХ ОТ ЗИМНЕГО Первый успех с самодельным планером.Первые самостоятельные шаги, уже определявшие дальнейшие пути юноши. Что же дальше? Этот вопрос вставал перед Олегом и требовал от него ответа. Учиться дальше. Но в те годы, а было это в 1925 году, во всю широту